Татьяна тарасова почему всегда в платке. Татьяна Тарасова: "Лишь после моей пятой победной Олимпиады отец сказал: "Здравствуй, коллега". Дальнейшая карьера Татьяны Тарасовой

Родилась 13 февраля 1947 года в Москве. Отец - Тарасов Анатолий Владимирович (1918-1995), выдающийся стратег советской школы хоккея, Заслуженный мастер спорта СССР, Заслуженный тренер СССР, кандидат педагогических наук. Мать - Тарасова Нина Григорьевна, преподаватель физкультуры. Супруг - Крайнев Владимир Всеволодович, Народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР и международных конкурсов, профессор Ганноверской консерватории.

Отец Татьяны Тарасовой - Анатолий Владимирович Тарасов - внес неоценимый вклад в развитие, становление и завоевание международного признания отечественного хоккея. Начиная с первых хоккейных сезонов и кончая серединой 1970-х годов, на протяжении почти 30 лет, он стоял у руля советского и армейского хоккея и был безусловным лидером среди хоккейных тренеров.

Сам А.В. Тарасов выступал за команды: ВВС МВО (1946-1947), ЦДКА, ЦДСА (1947-1953). Как игрок трижды был чемпионом СССР (1948-1950), провел 100 матчей, в которых забросил 106 шайб.

Тренерскую карьеру начал еще в 1946 году, на протяжении сезона возглавляя команду ВВС МВО. С 1947 по 1975 год он - старший тренер ЦДКА, ЦДСА, ЦСК МО, ЦСКА - чемпиона СССР 1948-1950, 1955-1956, 1958-1960, 1963-1966, 1968, 1970-1973, 1975 годов, обладателя Кубка СССР 1954-1956, 1966-1969, 1973 годов.

В 1958-1960 и 1962-1972 годах А.В. Тарасов - старший тренер сборной СССР. Именно под руководством А. В. Тарасова и А. И. Чернышева сборная СССР выиграла подряд девять чемпионатов мира (1963-1971) и три Олимпиады (1964, 1968, 1972), одиннадцать раз становилась сильнейшей в Европе (1958-1960, 1963-1970).

Тренером Тарасов был не обычным. Недаром его школу изучали и изучают до сих пор и в Европе, и за океаном. Безусловно - Личность. Огромная энергия, творческий поиск, выдающееся чутье на игроков и - умение выжимать из них в игре все по максимуму. Он выбирал лучших безошибочно. И так же безошибочно он создавал звенья, в которых каждый, дополняя товарища, становился звездой.

Те, кто видел его во время соревнований, наверняка помнят его пылкие жесты, обращенные к своим подопечным, его тигриное вышагивание вдоль скамейки запасных игроков.

"В спорте ни в коем случае нельзя останавливаться, - говорил Анатолий Владимирович. - Когда соперники равны, результат может оказаться случайным. Надо быть на голову выше. Только тогда можно подавить, победить, уничтожить любого соперника. Я очень люблю своих ребят. Именно поэтому требовал с них то, чего никогда не мог сделать никто другой".

По наблюдениям другого выдающегося советского тренера Александра Яковлевича Гомельского, А.В. Тарасов был очень непростым, жестким тренером: "Он ломал людей, но этой ломкой на самом деле он и умел создавать уникальные характеры".

В 1977 году, в Артеке, во время детских "Стартов надежд" Анатолий Владимирович беспрерывно выступал перед пионерами, и одно из таких выступлений непроизвольно вылилось в тренировку: прямо на асфальте, до крови обдирая коленки и локти, ребятня вместе с хоккейным корифеем крутила кульбиты, бегала со штангой, прыгала через скамейки и если бы в этот момент Тарасов сказал, что надо прыгнуть в море и поплыть в Турцию, поплыли бы все, включая вожатых, да и просто зрителей...

Сегодня его дочь - Татьяна Тарасова - знаменита почти так же, как ее отец. Ее называют человеком, одержимым профессией. Она воспитала 11 олимпийских чемпионов, ее ученики завоевали в общей сложности 38 золотых, 15 серебряных и 5 бронзовых медалей на соревнованиях самого высокого класса, в том числе 6 олимпийских золотых медалей. Среди ее воспитанников были Ирина Роднина и Александр Зайцев, Ирина Моисеева и Андрей Миненков, Наталья Бестемьянова и Андрей Букин, Марина Климова и Сергей Пономаренко, Паша (Оксана) Грищук и Евгений Платов, Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков, Илья Кулик, Алексей Ягудин...

Спорт она полюбила с детства, ходила на тренировки отца, а когда его воспитанники выигрывали на хоккейных чемпионатах, бросалась к экрану телевизора и перецеловывала всех. В 5 лет отец привел ее в фигурное катание: "Уж если родилась девочкой, то хоть на коньках стоять научится". Он воспитывал ее сурово, как мальчишку. "Никогда не забуду, как одно время наша милая и нежная мама по приказу отца каждый день в семь утра и в любую погоду выгоняла нас с сестрой Галей на улицу делать зарядку, - рассказывала как-то Тарасова . - По-моему, папа долго понять не мог, что у него родились две дочки, а не два сына".

Кататься Татьяна начала с Людмилой Пахомовой, впоследствии известной фигуристкой, обладательницей всех мыслимых титулов в фигурном катании. Занимались на Стадионе юных пионеров. Тогда их считали не слишком способными фигуристками, но артистками отменными. Однако отец был категоричен - актрис в семье не было и никогда не будет. По его настоянию Татьяна пошла в Институт физкультуры (1964-1969), хотя мечтала учиться в ГИТИСе на балетмейстерском.

В паре с Георгием Проскуриным Татьяна Тарасова победила на всемирной Универсиаде, но на пороге 19 лет из-за тяжелой травмы она вынуждена была покинуть лед. Тогда, пожалуй, она впервые поняла, что без фигурного катания ей будет очень трудно. В один прекрасный день она поставила в известность отца, что решила стать тренером, и стала работать.

Девушка отважно взялась тренировать мастеров уже достаточно высокого класса. В первой ее группе занимались Елена Жаркова и Геннадий Карпоносов, Татьяна Войтюк и Вячеслав Жигалин, Сергей Волгушев, а также начинающие Ирина Моисеева и Андрей Миненков. Отец никогда не хвалил Татьяну. Этого не было принято в семье. Вот и тогда он недоверчиво хмыкнул, причем публично, в печати: сперва-де с новичками ей повозиться бы, набраться опыта. Но Татьяна доказала, что ей по силам эта ответственная работа: в свои двадцать пять она стала Заслуженным тренером России, а в двадцать восемь - Заслуженным тренером СССР, самым молодым в стране. Единственная же оценка труда дочери прозвучала из уст Анатолия Владимировича лишь после победы Климовой и Пономаренко на Олимпиаде-92 в Альбервилле, когда, обращаясь к дочери, он сказал: "Коллега"... А для Тарасовой это была уже шестая Олимпиада (!) и третья золотая олимпийская медаль!

Конечно, отец всегда помогал ей советом. Он любил дарить дочери красивые толстые тетради и требовал, чтобы она вела скрупулезные записи своих планов, рисовала придуманные спортивные упражнения. Однако тетради эти по большей части пустовали, потому что талант его дочери, яркий и щедрый, имеет особое свойство: в нем порыв, а не логика. Она ищет в фигурном катании красоту душевного порыва. И именно отсюда проистекают ее беззаветная смелость и пренебрежение к догмам и канонам.

Полное отсутствие прагматизма придает ей отвагу и дерзость там, где иной мог бы удовольствоваться соображениями осторожного здравого смысла. Когда Роднина и Зайцев попросили ее стать их тренером, она была и очень тронута и очень встревожена. Ее положение было сложным еще и потому, что пришли они от такого крупнейшего специалиста, как Станислав Жук.

Мир привык к тому, что Роднина и Зайцев - фейерверк на льду, темп, сложность, буря и натиск. Во всех странах по их подобию готовят десятки и сотни дуэтов. Логично было бы в работе с ними развивать уже найденные образы. Логично и спокойно. Эксперимент же, поиск чего-то нового был риском, последствия которого неизмеримы - кто из зрителей, влюбленных в этот славный дуэт, простил бы Тарасовой его неудачу?

Но она понимала, что спортсмены пришли к ней не для повторения пройденного. Она знала, что они, взыскательные художники, вошедшие в пору своей спортивной зрелости, сердцем жаждут еще глубже раскрыть себя, свой духовный мир. А для этого нужны новые приемы и краски.

Кроме всего прочего, Тарасова не была бы Тарасовой, если бы не отважилась на риск. Она тотчас предложила этим двоим новое решение короткой программы, основанное не на одних лишь поддержках, прыжках и вращениях, а на том, что каждый шаг и жест ложился на ноту и вместе с музыкой пел. Программа на мелодию, специально написанную композитором Алексеем Мажуковым, вызвала много недовольств и недоумений: к чему, мол, здесь балет? Роднина же потом признавалась, что просто они не справились с тем, что хотела от них Тарасова ...

"Самое сложное в фигурном катании, - признается Татьяна Анатольевна , - подбор музыки, эти четыре минуты музыки, которые должны потрясти всех, измучить душу тебе и твоему ученику. Потому что музыка первична, а программа, которую следует откатать, вторична".

Еще одно качество, присущее Тарасовой. Она не может отказаться от кого-либо из воспитанников потому, например, что не видит его спортивной перспективы. Они все для нее не просто спортсмены, они родные ей люди, и она щедро тратит на них свою широкую натуру, о каждом заботясь, за каждого переживая, за каждого борясь. У нее были спады, были ослепительные взлеты, и все оттого, что в работе ее ведет увлеченность замыслом и восхищение личностями исполнителей.

Татьяна Тарасова дважды уходила из большого спорта, и оба раза ее возвращали "к бортику" сами спортсмены. Находили, звонили, просили... Почему-то уже сложившиеся мастера, непонятые или отвергнутые, но по-прежнему мечтающие о большим победах, шли за помощью именно к ней. Так было в 1976 году с Ириной Родниной и Александром Зайцевым, в 1992 году с Мариной Климовой и Сергеем Пономаренко, в 1996 году с Ильей Куликом, в 1997 году с Пашей Грищук и Евгением Платовым.

На вопрос, не было ли ей страшно брать "опальных" спортсменов, Татьяна Анатольевна как-то сказала: "Нет. Я знаю, как готовить чемпионов. Есть многие вещи, о которых большинство тренеров даже не подозревают, а главное - в такой подготовке не бывает мелочей. Важно все: как и где тренироваться, подбирать музыку, в чем выходить на старт и даже какие слова говорить спортсмену в тот и иной момент. Но самое главное условие - абсолютная вера друг в друга".

По лицу Татьяны Тарасовой всегда можно видеть, как катаются ее ученики: она то пылает восторгом и нежностью, то невыносимым страданием, на нем то настороженность, то блаженство.

Олимпийские чемпионы с завидным постоянством появляются лишь у нескольких тренеров в мире. Среди избранных - Тамара Москвина, Станислав Жук, Елена Чайковская, Алексей Мишин и, конечно, Татьяна Тарасова . Она восемь раз принимала участие в Олимпиадах и шесть раз выводила на высшую ступень своих подопечных: дважды - Ирину Роднину и Александра Зайцева (Инсбрук, 1976; Лейк Плэсид, 1980), Наталью Бестемьянову и Андрея Букина (Калгари, 1988), Марину Климову и Сергея Пономаренко (Альбервилль, 1992). В Нагано (1998) ее воспитанникам достались победы в двух из четырех видов программы: Илья Кулик стал чемпионом в одиночном катании, Паша Грищук и Евгений Платов - в танцах.

Т.А. Тарасова установила рекорд не только по числу собранных ее учениками наград, она смогла в таком консервативном спорте, как фигурное катание (в танцах всего семь элементов), создать свое направление. И по этому пути сейчас идут почти все танцоры планеты.

В середине 1980-х годов Татьяна Тарасова вместе с Еленой Чайковской создали ледовый театр "Все звезды", в труппу которого вошли многие знаменитые и любимые фигуристы. Идею создания театра подсказал Тарасовой ее муж Владимир Крайнев. Театр просуществовал 14 лет. Тарасова выступала в нем сразу в нескольких качествах: была и тренером, и балетмейстером, и режиссером. За это время артисты объездили почти весь свет, провели сотни концертов в Лондоне, Вашингтоне, Мельбурне, выступали под крышей "Медиссон сквер гарден".

В мире существуют десятки ледовых шоу, балетов, ансамблей, но "Все звезды" отличались от них тем, что только здесь создавались настоящие классические балетные представления: "Ночь на Лысой горе", "Спящая красавица", "Золушка", "Аленький цветочек". В репертуаре были также поставленные Тарасовой серия "Русские на Бродвее", знаменитые бродвейские спектакли: "Вестсайдская история", "Фантом в опере", "Кабаре", "Кордебалет", "Кошки" и др.

Ныне Татьяна Тарасова работает сразу на двух континентах - в Европе и в Америке (к сожалению, в России не смогли создать достойных условий для профессиональной работы Мастера), и всегда у нее по две тренировки в день. Первая половина сезона, начиная с сентября по декабрь проходит в США. Вторая - проходит неизменно в Москве. С ней работает целая команда: тренер по атлетизму Николай Морозов, художник по костюмам Натэлла Абдулаева, Елена Данилова, которая воплощает ее идеи. Татьяна Анатольевна работает сегодня и с зарубежными парами. Среди них - Барбара Фузар-Поли и Маурицио Маргальо (Италия), Шэ-Линн Бурн и Виктор Краатц (Канада), Галит Чэйт и Сергей Сахновский (Израиль), Накако Тсузуки и Ринат Фархутдинов (Япония), Алисса ди Карбоннел и Александр Малков (Белоруссия).

"Я никогда не брошу свою тренерскую работу, ибо счастье, которое ты испытываешь, когда работаешь с учениками, невозможно передать словами".

Т.А. Тарасова - Заслуженный тренер СССР (1975), Заслуженный тренер РСФСР (1972). Награждена двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами Дружбы народов (1984) и "Знак Почета" (1976).

Среди ее увлечений - кулинария.

Алексей Ягудин является одним из-за самых прославленных подопечных Татьяны Тарасовой , которая за свою многолетнюю карьеру «вырастила» таких чемпионов, как Ирина Роднина, Илья Кулик, Наталья Бестемьянова. Алексей в недавнем интервью «СтарХиту» рассказал, почему он решил заниматься именно с Тарасовой, и как у него складывались отношения с ней.

«Сначала мы с ней общались по телефону. А первая совместная тренировка прошла в Италии летом 1998 года. Помню, сильно волновался, потому что не понимал, как сложится общение. Вдобавок на самой первой репетиции на льду выяснилось, что терминология отличается — мы работали в разных видах фигурного катания: я одиночник, а Тарасова в основном занималась с парниками и танцевальными дуэтами. Татьяна Анатольевна начала с фразы: «Леш, давай беговыми в одну сторону и пару кругов — в другую. Закончишь, подойдешь ко мне». «Беговые» — термин из танцев на льду, в одиночном катании он звучит иначе — «перебежки». Я ее не понял, стою в недоумении и пытаюсь сориентироваться. «Что встал? — спросила тренер так, будто мы с ней работали уже много лет. — Сказала же тебе, давай беговыми. Пошел!» Я решил переспросить: «Татьяна Анатольевна, перебежками?» А она так спокойно-спокойно отвечает: «Своими перебежками ты пойдешь отсюда сам знаешь куда, а сейчас беговыми». После этого понял — сработаемся!» — цитирует Ягудина издание.

Кроме того, Алексей вспомнил одну шутку, которая обернулась травмой для Тарасовой. «Порой тренировочный процесс был выматывающим. А когда Татьяна Анатольевна видела, что силы на исходе, любя приговаривала: «Алешенька, сыночек! Чего поник? Устал? Ну, иди на ручки. Я тебя покачаю, успокою». Конечно, на ручки я не шел. В 1999 году я выиграл пять турниров подряд. И вот после заключительного соревнования я отправился в раздевалку, снял коньки, переоделся. Выхожу и в коридоре встречаю Татьяну Тарасову. Она улыбается и произносит свое коронное: «Алешенька, сынок! Иди ко мне…» Ну, я подумал, раз столько раз звучала эта фраза, то почему бы и нет. Прыгнул в распахнутые объятия Татьяны Анатольевны и повис на ней всеми своими семьюдесятью двумя килограммами. Она успела только сделать удивленные глаза и издала звук «э-э-э» под тяжестью моего веса. Затем я спрыгнул, мы посмеялись, перекинулись парой фраз и разошлись каждый по своим делам. А на следующий день тренера увезли в больницу — потянула спину. Алешенька же не маленький — больше на ручки она меня не звала».

Сегодня у этой великой женщины юбилей. На ее даче в деревне Бузаево соберутся десятки умных, гордых и ярких гостей, среди которых не будет ни одного чужого. "Нужных людей не приглашаю, - рубит она со своей фирменной, знакомой всей стране интонацией. - Все - любимые. И если начальство - то тоже любимое". Хуже всего в жизни и ее отец, и она сама умели угождать начальству - так что верится в это безоговорочно.

Гостям не будет давать забыть о себе шестилетний пудель Шура, выдрессированный Татьяной Анатольевной до степени совершенно невообразимой. "Он же цирковой", - объясняет, но в то же время и слегка скромничает Тарасова. При мне Шура вопреки законам физиологии проскакал на задних лапах в стремлении за конфетой от хозяйки через всю гостиную, без труда делая обороты в 360 градусов. Если бы пудель ввинтился в воздух и прыгнул тройной тулуп - право, я бы не удивился. Это же собака Тарасовой.

Еще пять дней назад мы с Татьяной Анатольевной не были знакомы. Более того, мне и в голову не могло прийти, что однажды появится возможность с ней пообщаться. И что она перестанет быть для меня только человеком из телевизора, послушать которого я бежал через всю квартиру при первом звучании ее неповторимого голоса ("Меня теперь на базаре люди по голосу узнают, оглядываются!", - смеется она).

Бежал, потому что знал: интересна, индивидуальна, жгуча у нее каждая фраза. А возможность знакомства не могла прийти в голову из-за того, что оба своих интервью о фигурном катании я сделал ровно 20 лет назад. И первое, в чем признался Татьяне Анатольевне, когда дозвонился - что в ее виде спорта ничего не смыслю. Все равно ведь раскусила бы на первой же минуте.

Накануне главный редактор подал идею: мол, вы с Тарасовой родились в один день, сам Бог велел попробовать! В первый момент она, измученная в последние дни сплошными интервью, энтузиазмом не воспылала. Но когда речь зашла о хоккее, и с моей стороны прозвучало волшебное слово "отец", согласие вдруг было получено моментально. Так она относится к своей семье и своим корням.

И уже на следующий день мы два с лишним часа общались в величественной гостиной в окружении сотен фотографий на стенах, каждая из которых - историческая. Тарасова беспокоилась: "Вам не холодно? Здесь прохладно, как на катке". Господи, да даже если бы мы разговаривали на открытом катке, я бы на первой минуте перестал температуру замечать.

А потом Татьяна Анатольевна кормила журналиста обедом, параллельно сурово отвечая на звонки с телеканалов с просьбой поговорить о Евгении Медведевой: "Поговорим, но запомните - не "поворота", а "оборота"!" Мне-то повезло - за два с лишним часа Тарасова на меня ни разу не осерчала. Это уже было достижение - с моим-то "знанием" предмета. Но ведь не только и не столько о фигурном катании я хотел с ней поговорить, ей-право...

Самое тонкое и сложное в разговоре с ней - ее паузы. Нет - Паузы. В такие секунды ты понимаешь, что имел в виду Станиславский. Иногда они могли продолжаться полминуты. И ты никогда не знал, конец ли это ответа или, напротив, оборот (не поворот!) мысли перед заходом на что-то еще более важное. И обязан был почувствовать, в какой именно момент имеешь право открыть рот. В одно из мгновений все-таки поторопился, сбил ее с мысли. И даже отсутствие заслуженного выговора меня не оправдывает.

Спустя полтора дня посмотрел о Тарасовой фильм на Первом канале. И понял (впрочем, и не сомневался), о скольком еще не спросил. Впрочем, мне ли жаловаться? Сам факт такого разговора для журналиста - счастье. И лучший подарок на день рождения, который только можно было представить. Не ей, понятно, - тут я не обольщаюсь. Мне...

Татьяна ТАРАСОВА и Игорь РАБИНЕР. Фото Игорь РАБИНЕР, "СЭ"

ПАПА ПИСАЛ В ГАЗЕТЕ "ПРАВДА", ЧТО МЕНЯ НАДО УВОЛИТЬ

- Отец когда-нибудь говорил, что гордится вами? - спрашиваю Тарасову.

Нет. А чем гордиться-то? У нас в семье установка была - каждый делает то, что может. На максимуме. Это просто правильно - так чем гордиться? Только после пятой моей победной Олимпиады он сказал мне: "Здравствуй, коллега".

И мама не хвалила. У нас это не было принято. Это не значит, что мы с сестрой - недолюбленные. Как раз наоборот. Но похвала с маминой стороны была одна. Вот здесь, на даче. Она сидела в тишине и вдруг сказала: "Танечка, какая же ты молодец. Построила своими руками такую дачу, где всем нам хорошо". Это все еще были живы. И я запомнила. А если бы часто хвалили - в память бы не врезалось.

- Вас же отец на тренерскую стезю и направил? После того, как вы получили серьезную травму, несовместимую с дальнейшим катанием.

Да. Я вся была в печали, из которой папа меня вытряхнул. Не позволил долго в ней быть. Хотела танцевать, училась, поступала - и в "Березку", и в ансамбль Моисеева. Но рука моя была как тряпка. И отец сказал: "Иди на каток, помогай своим друзьям. Тренеров нет ни черта. Бери детей - и, если будешь хорошо работать, будешь счастлива всю жизнь". Так и оказалось.

Не знаю, как родители отпускали со мной своих детей. Мне было 20 лет, тем же Моисеевой с Миненковым - 12-13. Я была в беленьких носочках, беленьких тапочках "Дружба", в коротеньком платьице в горошек из ситца. Не знаю, откуда у меня была такая наглость, но уже тогда я была абсолютно уверена, что они будут чемпионами мира. При том что мы катались только на открытом катке, на закрытые нас еще не пускали.

А главное - у меня было чувство ответственности. Помню сбор под Ростовом-на-Дону. Там было 36 детей, включая Вову Ковалева (будущий двукратный чемпион мира, серебряный призер Олимпиады в Инсбруке. - Прим. И.Р. ), за которым по всему лесу надо было мотаться, чтобы он никуда не пропал. Там плохо кормили. И тогда я шла в здание напротив, в горком партии. И по красной дорожке легко бежала через ступеньку в главный кабинет. Мне говорили: "Девочка, ты куда?" - "Туда, куда надо". И с этого дня кормили хорошо.

Дети, которые тебя окружают, видят это. И что-то к ним попадает. Они не могут наплевать на твой фанатизм, заботу о них. И в конце концов для них же лучше, если они не будут выпивать с 14 лет разливное вино. Потому что я буду стоять около этой бочки.

- Вы, кажется, актрисой хотели стать, а отец запретил поступать?

Не актрисой. Я хотела поступать в ГИТИС на балетмейстерский. Но отец сказал маме: "Артистов у нас, Нина, в доме не было и не будет". Вопрос был закрыт. В итоге я постигала эту науку по ходу своей жизни. Мой муж Владимир Крайнев (выдающийся пианист и музыкальный педагог. - Прим. И.Р. ) говорил, что я хорошо слышу музыку. Смотрела множество балетных спектаклей, была допущена к Игорю Моисееву на репетиции. На всех ступеньках в Кремлевском Дворце съездов сидела, смотрела все по тысяче раз, как и в Большом. Что-то попадало в меня, трансформировалось - в общем, ставила я очень много. Это было и остается моей страстью. И больше всего скучаю по тому, что не ставлю.

Я видела изнанку папиной славы. Как он работает, как отдается. И как страдает. Поэтому с самого начала понимала, что эта профессия - не сахарная. Но было так интересно, так захватывало! В том же Ростове мы с подругой Ирой Люляковой открывали каток - там не было ни заливщика, ни машины. А были только два шланга. И вот мы с ней чистили, заливали лед, потом на нем катались. И так - четыре раза в день. На одну заливку уходил час. Зато мы знаем, как руки стынут.

Но это все равно была очень счастливая жизнь. И есть. Если бы не болезни и смерти моих близких. Это самый тяжелый момент. Но, наверное, он у всех случается, и его надо как-то пережить. Я пережила. Потому что я-то - жива...

- Неужели, когда вы начинали, все эти классические стереотипы вроде "На детях гениев природа отдыхает", "Понятно, папа во всем ей помог" не вызывали соблазна выбрать другую профессию?

А я все это не чувствовала. Просто пошла туда, где с первого дня стала нужна и счастлива. При том что папа писал в газете "Правда", что федерация фигурного катания, видимо, обалдела, что доверила молодой девчонке работать в сборной СССР. А просто так получилось, что я взяла пару, которая сразу попала в сборную.

- Постойте, Татьяна Анатольевна. Папа? О вас?

Да-да. В "Правде". Что меня надо уволить.

- И вы ему дома ничего на это не сказали?

А что я могла ему сказать? Это было его мнение! Еще не хватало, чтобы я ему что-то говорила. Он-то лучше знает. И более того - это, наверное, было правильно. Я была 20-летней девочкой, которая в танцах, извините, ни ухом ни рылом.

ЕСЛИ БЫ НЕ ЗНАЛА, ГДЕ МОИ СПОРТСМЕНЫ, - ПОКРЫЛАСЬ БЫ КОРОСТОЙ

- Разговаривал на днях с Михаилом Грушевским, и он сравнил сложность вашей карьеры при таком великом отце с Константином Райкиным.

Я не хотела опозорить отца. Это было как бы неприлично - работать там, где папа. Поэтому я никогда не была в ЦСКА. Когда каталась - в "Динамо", когда работала - в профсоюзах.

- Папа не возражал?

Об этом не было и речи.

- Меня всегда очень интересовала тема великой наследственности в спорте. Это - от природы? Передается ли на генетическом уровне умение управлять людьми?

Думаю, что многое, конечно, от природы. Кровь же не водица. Миша Жванецкий писал своему сыну: "Сынок, имей совесть, а потом делай все, что хочешь". Потому что совесть не дает делать как попало. И та же ответственность, которая у меня с юных лет, - она же не из воздуха взялась. А от мамы и папы. Мама была не слабее папы. Прекрасно общалась с людьми, ее все обожали. И она вела большую работу с женами хоккеистов, которые ее очень любили. А скольких людей она вылечила от разных кошмарных заболеваний! Не жалела себя. Как и отец, и сестра Галя. У нас вся семья склонна к самопожертвованию.

Это нелегко. Но без этого невозможно. Нельзя ни за что не отвечать. Сейчас немножко другая пора. Иные тренеры, даже почти ведущие, могут не знать, где лечатся их спортсмены, где они проводят время между тренировками или после них, в выходные. Со мной это было невозможно. Я сошла бы с ума. Хоть они за границей, хоть в лесу - я должна знать, где они и с кем. Интересовалась этим не ради интереса, а ради процесса, который у меня в голове. Мы делали одно дело, поэтому я должна была знать, где находится человек. Конечно, им было тяжело. Не всегда они хотели говорить. Но они видели, что я схожу с ума, если не знаю. И жалели меня.

- Вас? Жалели?

Да. Жалели, что я вся покроюсь коростой, аллергией. Потому что я за них отвечаю. И из-за такого отношения им стыдно работать вполсилы. До сих пор.

- Да, меня сразили слова Алексея Ягудина. Вы приехали на спектакль с его участием, и потом он сказал вам: "Ради бога, не приезжайте к нам часто. Я не в состоянии каждый раз выкладываться до такой степени, что утром невозможно встать с кровати". И это - спустя годы после окончания спортивной карьеры.

Просто у них есть совесть. И они понимают: я знаю, что такое работать на 120 процентов, а что такое - на 30. Хотя в принципе они работают у Илюши (Авербуха. - Прим. И.Р. ) каждый день на сто процентов. Но тогда я приехала, и Леша восемь тройных прыгнул, да и вообще вел свою линию от начала до конца. Я получила удовольствие. И они знают, что если не получу и что-то нехорошее увижу, то скажу им. И им неохота это слушать. Лучше постараться.

Говорю же: каждый должен делать все, что он может. Один человек - кататься. Другой - учить. Третий - строчить. Четвертый - дом строить. И если все это собрать вместе, то получится страна.

- Насчет "постараться". Одна из главных идей фильма "Легенда №17" - человеку всегда кажется, что он может сделать меньше, чем на самом деле.

Конечно. Та же Наташка Бестемьянова говорила, что абсолютно мне верила, поэтому и побеждала. Главное - верить. И тогда человек сделает больше.

Один раз я привезла мужа из больницы после тяжелой операции. Ему выпилили ребро, и процесс восстановления был мучительным. Он как-то примостился, закрыл глаза - среди подушек на диване в своем кабинете, где стояли два рояля и летала такая энергетика, в которой погибали все цветы. Он как-то, может быть, первый раз со дня операции отключился. Вошла свекровь. Ей было лет 85. И дальше произошло то, что я запомнила на всю жизнь.

Она посмотрела на него и говорит: "Ну что, сынок, ленишься?" Тут уже даже я не выдержала: "Иля Моисеевна, ну вы что? Вы видите, что у него так болит, он весь белый!" "Ты, - говорит, - иди на кухню, котлеты подгорают". И ему: "Сынок, можешь руку поднять?" - "Нет, не могу". - "А ты подойди к роялю. И сегодня пять раз до него дотронься. А завтра - десять. А послезавтра - пятнадцать. Так, сынок, за неделю боль у тебя пройдет". Она была военным хирургом. Прошла всю войну. В 90 лет такие столы накрывала! И они с моим папой обожали друг друга. По-моему - не случайно.

- Правда, что отец каждый день выгонял вас маленькую на зарядку даже в лютый мороз? И многое ли дали вам эти экзекуции как будущему тренеру?

Правда. И это не экзекуция. Папа же опережал время. И понимал, что я способная. Видел, как бегаю, прыгаю, какие у меня ноги быстрые - не то что сейчас. И я делала то, что он считал. Конечно, какой ребенок будет сначала делать это с удовольствием?

- Плакали?

Нет. У нас не принято было плакать. Даже когда могли лупить - это сейчас нельзя, но ничего страшного, за вранье положено лупить. Нет, не папа. Мама. А с зарядкой - вошло в привычку. Ты бежишь, тебе холодно, а папа смотрит с балкона и говорит: "Надо бежать быстрее - и будет теплее". Хоть в Новый год, хоть в день рождения. Для меня потом 31 декабря заканчивать тренировку в 22.30 не было никакой проблемой.

- Дни рождения отмечали?

Всегда и бурно. В семье это было принято. Обязательно приходили друзья. Сначала были бабушки, дедушки - теперь внучатые племянники... Вон фотография - мы с Милой Пахомовой. Очень дружили с детства. И всегда праздники справляли вместе.

Сначала нам накрывали стол. Потом - мы с Галей папе и маме. А затем - опять нам... Потом Гали не стало, мамы. Но я по-прежнему привожу на день рождения старых маминых подруг. Так и будет. В прошлом году ко мне вот сюда 70 человек пришло.

ОТЦА ОТЛУЧИЛИ ОТ ПРОФЕССИИ, ПОТОМУ ЧТО ОН НЕ СДАЛ ИГРУ ЧЕХАМ В САППОРО

- Разговаривал как-то со Скотти Боумэном. Он назвал себя учеником Тарасова.

Да-да. Он даже папины перчатки - точнее, остатки от них - приклеивал к своим рукам, когда выходил на тренировки. Какой документальный фильм американцы сняли о папе в прошлом году! Он все премии там завоевал.

За океаном люди все о нем понимают и ценят. Это радостно, но обидно. Помню, Галя с отцом ездила в Бостон, я уже работала в Америке. Был сбор профессиональных тренеров, 500-600 человек. И папу туда пригласили. Он очень сильно хромал, ходил с костылем. Но решил, что на сцену выйдет без костыля. Мы очень волновались. Открылась дверь - и он пошел. Как по воздушной подушке. Весь зал встал. И стоял - сорок минут. Мы с Галькой плакали, как никогда в жизни. Папа был в белой безрукавке, чтобы живота не было видно. И вот он стоит - и все эти выдающиеся канадские тренеры ему рукоплещут. Потом он их потихонечку-потихонечку усаживал.

Вот такое там было отношение. А у нас - зависть страшная. Будь они прокляты, эти руководители. За то, что они папу от Суперсерии-72 отключили. У меня есть фотографии, где он еще задолго до того договаривается с Хрущевым насчет игр с канадскими профессионалами. Это был смысл его жизни. Брежнев подвел отца к Хрущеву, и папа сказал: "Мы больше не можем только тренироваться. Поверьте, что мы выиграем".

А потом его в 54 года отстранили от работы. И это был запрет на профессию. Он больше никогда не работал тренером. Это вообще не укладывается в голове. У нас тогда квартира была - как вот эта комната, и мы с мамой и сестрой так его жалели... Твари. Они убивали его.

- Кто именно?

Руководители партии и правительства. Они уже вмешались в спорт - и гуляли там, рассказывали, кому тренировать и как. Они считали себя звездами. А года и века не по ним меряются.

- Роковую роль для Тарасова, пусть и не сразу, сыграл тот матч со "Спартаком" в 1969-м, когда он при Брежневе увел ЦСКА со льда?

Нет. Тогда только заслуженного сняли. Я два раза в жизни видела его слезы. Один раз, когда мы с ним разбились на машине. У меня была черепно-мозговая травма, и с тех пор голова болит. Мне было семь лет. А второй раз - когда с него заслуженного сняли. Он прямо упал на кровать и плакал. Больше - никогда.

- Даже когда его ушли после Олимпиады в Саппоро?

Да. Там все и произошло. Я слышала, что они, руководители эти, просили его сдать чехам последний матч, когда мы за два тура до конца выиграли турнир, и нам уже ничего не было нужно. А соратникам по соцлагерю надо было помочь опередить американцев и взять серебро. Они с Чернышевым отказались, команда выиграла, США стали вторыми, Чехословакия - третьей. И дальше была расправа. Я как раз в Саппоро начинала, приехала туда со своей парой. А папа, получилось, там закончил.

- Он показывал, как ему тяжело без работы?

Мне говорил: "Не оглядывайся, дочка, надо смотреть вперед". Но мы все же на одной нитке. Так друг друга любили, что невозможно говорить даже. Да, злились иногда на него. Но это нормально. И все понимали, и все чувствовали.

Наша пресса не понимала значения его фигуры. Или не хотела понимать. Он сам писал много и по делу. Больше 40 книг написал - и сотни статей. И мне кажется, что журналисты и комментаторы испытывали к нему чувство ревности. Я, когда сейчас стала комментировать, тоже это ощущаю. К кому он тепло относился - так это к дяде Боре Федосову, который "Приз "Известий" организовал. Вон на стене моя самая любимая вещь висит. Дружеский шарж, на котором отец - дирижер, а вокруг все знаменитые хоккеисты. Это дядя Боря подарил.

Когда мы с папой входили во Дворец спорта (а в то время его вообще не показывали по телевизору), зал, состоявший из разных людей - армейцев, динамовцев, спартаковцев - вставал. Болельщики все понимали. А журналисты - нет. Они его все учить хотели.

- Почему именно тандем Чернышев - Тарасов достигал в сборной наивысших результатов?

Я что, профессионал в этом деле? Папа - он практик. И занимался в основном тренировочной работой. Не только армейцы, но и динамовцы, и спартаковцы все равно на нем воспитаны. У Аркадия Ивановича были другие функции. Но папа с Кадиком находили общий язык.

Кадиком?

Да, он так его называл. Жену Чернышева звали Велта. И отношения с папой у них были очень хорошие, кто бы что там ни говорил. Семьями встречались, выпивали-закусывали. Из рюмочек вино пили. Да-да, из рюмочек! И ко мне Аркадий Иванович как к родной относился. Я же динамовка. И сыновья его для меня - как родные. Мы дети одного поколения. У Тарасова и Чернышева и могилы рядом.

- В Лиллехаммер-94 ваш отец на коляске приехал за год до смерти.

Да, я там была. Меня просили Торвилл и Дин, чтобы я в Лиллехаммер с ними приехала. Заглянула к отцу с Галькой... Да он бы еще жил и жил, если бы наши врачи ему смертельную инфекцию не внесли. Гнойный сепсис. А у него чемодан был собран, чтобы на чемпионат мира ехать. Они его убили. В 76 лет.

Татьяна ТАРАСОВА. Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"

СКАЗАЛА МЕНЬШИКОВУ "СПАСИБО". ОН ПОНЯЛ, ЧТО ПАПА ЗА ЧЕЛОВЕК

- Пару лет назад я разговаривал с одним из сценаристов "Легенды №17" Михаилом Местецким. И он рассказывал: "Тарасова была на премьере. И сказала режиссеру Николаю Лебедеву: "Вы не обижайтесь, но если мне не понравится, то я встану и уйду прямо посреди показа". Хоть один раз был позыв?

Нет. Знаете, столько совершенно безобразных фильмов сделали об отце... В одном мама пьет не закусывая. Папа все время в качестве какого-то зверя выступает. И я это действительно сказала. В тот день мне позвонила Нина Зархи (кинокритик, завотделом зарубежного кино журнала "Искусство кино". - Прим. И.Р. ) - и ей вообще заявила: "Не поеду". А она ответила: "Моя подруга была утром на журналистском показе. Тебе можно идти. Иди спокойно".

И Миша Куснирович сказал: "Ни на чем не настаиваю. Только прошу тебя приехать ко мне в ГУМ". А я его слушаюсь. Потому что он тот человек, общение с которым можно считать за большое счастье. И умница, и талант, и добрятина. Кстати, в знак любви к Куснировичу я решила свой день рождения справлять в его олимпийской форме. А то сейчас мы вообще не понимаем, в чьи руки это отдано. Мы все его форму любили, это был наш знак. Много лет ходили самые красивые и самые яркие. У нас всегда начинают что-то менять с самого хорошего. Рекомендовала бы им заняться чем-то другим. Как сказал Жванецкий, что-то не так в консерватории.

- В итоге вы все-таки поехали.

Да. Даже специально не одевалась, приехала как есть. И очень благодарна, что испытала... такое. Странное чувство. В конце боялась даже на экран смотреть. Мне казалось, будто папа - здесь. Это и называется великой силой искусства. Честно. У меня даже два раза это было. Второй - когда мы поехали в Сочи, где фильм смотрела юниорская сборная России перед чемпионатом мира, и туда пришел Путин. И опять ко мне это состояние вернулось на нескольку секунд. Я вообще не могла спать. Такая у меня была связь с отцом.

Мне жаль, что они ко мне не обратились. Знала, что об отце снимают - и нашла много фотографий. Думаю, что можно было сделать его абсолютно похожим. Ведь у Олега Меньшикова в лице есть то, что было у отца в молодости. Есть у меня одно фото, где просто очень большое сходство. Но они позвонили, когда практически все сделали, и позвали меня на съемочную площадку. Спросила: "Зачем? У вас же все сделано. Не пойду".

Но это не важно. Потому что в итоге я ему (режиссеру Лебедеву. - Прим. И.Р. ) позвонила и поблагодарила. И Меньшикову - тоже. Видимо, он просто понял, что папа за человек. А ведь по большому счету никто этим никогда не интересовался. Каждая его клетка была направлена на служение флагу. И для него это - Отечество, и это не было придумано. Так мы жили.

Мы дома ходили на цыпках. Потому что папа занимался государственным делом. Мы это чувствовали и знали. Нам говорила об этом мама, хотя сам папа - никогда. Он все время писал, писал, писал. А мы не могли потревожить его тишину.

- При том, что, по вашим давним словам, "хоть отец у нас и знаменит своим крутым нравом, мы его не боимся".

Так и было. Никакого давления он на нас не оказывал. Только если на дачу приедешь, он сразу - лопату и в руки. "Копай!"

- Вы с ним по профессиональным делам общались?

Мы со своей стороны - нет. Кто же дома говорит о работе? Но у него были какие-то рационализаторские предложения, и он шел - к Гальке, ко мне. Вливался в нашу жизнь. На дни рождения приходил - со своими соленьями, вареньями, бужениной. Все его обожали. А он обожал Вову Крайнева, его компанию. Все садились вокруг него - и Вовины друзья, и мои, и спортсмены.

Он ничего для нас не жалел. В магазины, правда, не ходил. Не вполне отчетливо знал, что они есть. Мог купить на одну ногу два сапога. Хоккеистам давал свои суточные, говорил, когда их распускал: "Таньке - красное, Гальке - голубое, Нинке - белое". Потом привозил, даже не заглядывая: "Вот это вам". Детали его не интересовали. У всех платки были одинаковые, мохеровые. Как будто одну форму на всех делали! (смеется ) Но мы были обеспеченные. У нас были туфли.

Я ему все время старалась что-то привезти. Он говорил: "Дочка, ну зачем ты деньги тратишь? Хотя... очень удобные". У него был пиджак, пальто счастливое - короткое такое. Он его на все матчи надевал, как я - шубу. И рубашки белые. А обычно-то - в тренировочном. Мы всегда в ЧШ были одеты - чисто шерстяное. Хоть зимой, хоть летом. Жили без излишеств. Но у нас все было.

- А бывало, что чем-нибудь поразил?

Один раз привез четыре чемодана. Мы с Галей - вообще в отпаде. Думаем - вот сейчас нарядимся с ног до головы! Тем более что у нас были серьезные планы на выходные. Открываем. А там - белые грибы. Набрал в Финляндии. Четыре чемодана. Грибы надо варить. Двое суток, не разгибаясь. Чистили, варили, мариновали, солили, закручивали...

Мы его жалели, баловали, конечно. Он неприхотливый был человек. Но, конечно, то, что от работы отлучили... Я вот тоже приехала из Америки, провела там десять лет, подготовила три - наши, заметьте, - золотые олимпийские медали. И мне было 58 лет. Но меня тоже на работу здесь не взяли. Катка не дали, школу не сделали. Нет, я не сравниваю себя с папой. Потому что папа - это целая планета. Но мне кажется, что даже по отношению ко мне это было нерационально.